Тараван Дмитрий

О нетрадиционном способе терапии бронхиальной астмы у детей Эссе нашего коллеги из Челябинска.

ПЕСНЯ В НОЧИ

—Учись, сынок, считать больных. Это самая трудная наша наука.
Так учил меня главный врач больницы не Роберт, но Рождественский. Да как их сосчитать? Их как тараканов. Кто на ночь к любовнице убежал, кто помер, кто выписался, кто на Украину уехал к родне. Так я и не научился. Не разу ни единого дебет с кредитом не сошёлся.
На «скорой», что хорошо так это то, что больной только один. Но сложности свои тоже есть. Так как я один за весь мир отвечаю. И за то, что они поздно «скорую» вызвали, и за то, что участковый врач не пришёл, и за то, что санитарка вдруг пьяная, а водила без прав и что домкрата нет. Я и не отказываюсь. Привык уже за всё отвечать. Вот и в этой истории всё беру на себя. И то, что санитарка Оля сумку забыла.
Оля была девушка глупая, даже очень глупая. Это если выбирать приличные выражения. А если не выбирать? Если не выбирать, Оля была дурой, да ещё какой. Впрочем ничего тут такого нет, девушки сами любят петь про это. Они от этого "тащаться"."Прутся" так сказать .Вот и Оля "тащилась" и "пёрлась". Это то хорошо. Особенно для нас, мужиков. Мы любим это самое, когда " пруться" и даже чем больше, тем лучше. Одно плохо — сплошной убыток работе.
У Оли была одна заморочка- она забывала сумку на подстанции. Трясёшься на вызов целый час и глядь- нет сумки- нет лекарств и делай, что хочешь. Ну как скажите это можно "забыть" ?Это если совсем без мозгов. Это если залезть в машину с пустыми руками. Всё остальное я таскал сам,а таскать было что. Промучился я так пару недель-а за смену Оля забывала сумку по три раза, и организовал склад медикаментов и шприцов у себя дома. Теперь если Оля забывала сумку я подъезжал к себе домой и затаривался всем необходимым. Этот фокус получался не всегда, но неоднократно нас выручал. И если бы Оля не была такая дура, то никогда бы эта история не случилась. Была бы другая история, не такая интересная.
Час ночи.У педиатра форменная истерика. Ему суют четвёртый вызов за сутки к одному и тому же ребёнку с астмой. Она неделю только из реанимации. Шансов уговорить "обратно в больницу" никаких. Педиатр не смог. Он уже одурел, уже влил всё, что можно, всё прокапал и всё проингалировал. Когда я спускаюсь в диспетчерскую он орёт на ответственную в телефон — он хочет, чтобы та сама ехала на вызов. И это он требует от "исполняющего обязанности главного врача на время его отсутствия".Слюни во все встороны, глаза налились кровью. Ясно, что он сейчас схлопочет по первое число и по второе и по третье. Диспетчер Надька смотрит на меня умоляюще и показывает — оттащи этого козла от телефона. Скандала и так уже не избежать.
Педиатра понять можно — просто выдохся. Это, что лбом об стену биться. Скатаюсь сам — с меня взятки гладки — я там буду в первый раз — на крайняк увезу силой или под сибазоном.
И поехал. Разруливать. Я не педиатр. Но такая ситуация. Товарищество. Взаимопомощь. Коллектив. Ещё что-то. Я же недавно что-то такое орал на собрании, что это не пустые слова. Надька запомнила. Итак, за базар придётся отвечать..
Хрен вам. И даже не потому, что это уже статус и сибазон здесь не катит. Оля спит на ходу. Полная машина всякого дерьма, но сумки опять нет. Даром, что живу в соседнем дворе. Уже полвторого. В этот раз фокус не выйдет. Семья — это святое. Это трогать не будем, не будить же их среди ночи. Обратно ехать далеко и поздно. Беру кардиограф чисто для понта. На нём хоть красный крест нарисован.
Девчонке 12 лет, мечется бедная — бледная, синяя, мокрая. Ингалятор зажат в руке намертво. Ингалятор не отдаёт — боится, что отберу. Глаза дикие, страх. Ноздри раздуты, грудная клетка как бочка, всё выпирает. Мамаша её спокойна — это ещё хуже — она дочку уже мысленно похоронила, это не спокойствие, это ступор. Бля. Что делать? Нечего. Нифига же нет. Приоткрываю кардиограф так чтоб не видели, что там внутри — ну вроде как готов лечить. Сам забираюсь в кресло — предстоят тяжёлые уговоры в больницу, но нужно поторапливаться, дело дрянь. Девчонка видя, что я за шприц не хватаюсь, вроде как замерла. А я лыблюсь, как дурак, и всё ладони показываю, мол нет ничего — язык жестов. Она эту игру приняла. Люблю умных детей.
Начинаю про больницу и тут мамашка орёт, что за полгода пять раз в реанимации и всё чаще и чаще. Разговор идёт о том, какие там козлы. Осторожно не соглашаюсь. Больница действительно крутая. Без понтов. Я бы мечтал там работать, кабы бы был педиатром. Вот и рассказываю о её международных связях. О том как приезжали туда англичане и как наши к ним. О том, что наши круче, но вот аппаратуры бы. Разговор плавно переходит к политике. Да, там то точно все козлы. В этом вопросе мы согласны. Это уже хорошо, когда согласие. Извини Боря, и тебе досталось. Ты конечно сам больной, но надо же зубы заговорить.
02.30 — час уже прошёл. Язык у меня деревянный, разговаривать трудно, но разговор по делу — об этиологии бронхиальной астмы. Я об этом знаю столько же сколько и все, то есть ничего. Но недавно проводили у нас съезд пульмонологов всея Руси и я был в массовке. Наслушался всякого бреда, теперь хоть есть чем людей загружать. Оля моя спит — эта и не просыпалась. А вот больная хлопает глазками — это уже мне больше нравиться, хотя одышка больше 30, подсохла.
02.50 — разговор про разные ингаляторы; ребёнок свой ингалятор уже отпустил и вяло нас слушает, делает вид, что интересно.
03.30 — разговор о детских рисунках и о методике лечения рисунками, смотрим альбом; это уже не статус.
04.10 — о детских курортах в Туркмении; это уже никакая не астма.
04.40 — Ольга симпатично пускает слюни во сне, мамашка клюёт носом, киндер давно дрыхнет поджав ножки, перевернулась на другой бок. Розовая такая, симпатичная. Ну что может быть прекраснее спящего ребёнка ?
04.50 — процедуру расставания сократили до минимума, кубарем скатились в машину, свет в окне погас. Соловьи, соловьи хорошо, что рядом завод и вы давно издохли.
04.55 — Ольга умерла на носилках, Толян ржёт — три часа на вызове, он говорит, что давно так хорошо не спал. Уже светает, катимся под горку, не включая двигатель, к первому же киоску. Я пью пиво —оно с трудом пролазит в глотку — так всё пересохло, вкус не чувствую. Три часа монолога. Столько я ещё никогда не говорил.
Ничего не чувствую. Может это не пиво? С таким же успехом можно пить бензин. Надо добавить.
05.30. Вылупились первые прохожие, они на нас косятся. Двери нараспашку, дым в четыре ноздри. У нас веселье. На капоте нашего РАФа целый пивбар, меня понесло. Перешли на крепкое. Пофиг, отмажут. Я же их отмазал. Мне сейчас кое-что можно. Осталось-то всего ничего. Всё одно сумки то нет. Толяну тем более — ему сейчас на ТО, нам только до подстанции.
Я наконец-то понимаю, что мне удалось. Раньше я в такие фокусы не верил. Что это? Расставание с грубым материализмом? Или простая психотерапия? А какая разница! Главное, что всем хорошо, особенно нам.
Развеселились так, что разбудили Ольгу.
— Пьёте, сволочи?
Суём ей бутылку.
— Ну что, кобыла скоровская, может теперь вообще сумку никогда брать не будем?
Смеётся — можете и меня по ночам не брать, нафиг я вам нужна?
И окарала, как всегда. Толяну она очень пригодилась — он на ней женился вскоре на полном сурьёзе. И родился у них санитарёнок. А может шоферёнок. Любит руль крутить.
Такой хеппиенд. Тем более, что повтора не было. Целую неделю. А потом я про этот случай забыл. Это же «скорая». Новые истории. А когда вспомнил в прошлом году, то допросил наших педиатров. Девчонку они помнят, но уже смутно. Она после этого случая вроде и не вызывала. Если бы и вызывала, то посылали бы уже взрослых, и я бы знал. Она же уже взрослая. Совсем, наверное, невеста.

Мои любимые ошибки - 6

ГОРЕ ОТ МОЗГОВ


Знание — сила. Свет знаний слепит глаза и затуманивает разум. Только что прошедший усовершенствование врач опасен хуже разъяренного быка, ибо в голове его помутнение. Новые идеи, привнесённые в его бедную голову безответственным профессоратом, безумны и носятся как у шизофреника, разрывая черепную коробку изнутри. Нескоро там ещё всё утрясётся и уляжется. Это ж сколько водки нужно выжрать, чтоб транквилизировать подобный пожар мозгов. Года через два только осознает, бедолага, что свободен. Гордо встряхнёт наконец опустевшей головой. И поедет лечить дальше. Так как раньше-то есть, так как надо.
Была одно время мода лечить пароксизмальные тахикардии мезатоном. Ну есть у нас в медицине страсть к вывертам и экспериментам. Например, пытливый ум придумал атомную бомбу — врачи тут же подсуетились и придумали такую же вагинальную. Главный инквизитор Торквемада и не мечтал о таком арсенале пыток, каким владеет какой-нибудь заштатный физиотерапевт — весь арсенал науки в его руках.
А ещё есть у современного человека страхи. Разные, большие и малые. Самые разные, и на любой вкус. Среди них страх отстать от прогресса. Этот страх заставляет человека тратить все свои деньги на приобретение самых вредных и бесполезных в обычной жизни вещей — компьютеров, сотовых телефонов, DVD- плееров, джакузи и ещё многого чего, я и названий не понимаю, и это меня тревожит. Я бы купил GPRS, но я пока не знаю чего это такое и где покупать.
Такая же фигня и по профессиональной части. Проели мне все мозги на спецухе. То хорошо, да это, а это ещё лучше. ЧПЭС осваивай, СТЛ проводи, дроперидол при шоке, индометацин при поносе, поваренная соль при кровопотере. Каждый лектор изгаляется по своему, каждый норовит удивить, навешать мне побольше лапши на уши. Я сопротивляюсь, изворачиваюсь, как могу. Но приходит и мой черёд. Начальство пристально смотрит вне в глаза и обзывает ретроградром. Я один стою на пути прогресса.
— А ещё закончил клиническую ординатуру!
Мне сразу становиться стыдно. Тем более, я сам знаю, что давно забыл про угол альфа. За него мне почему-то стыднее вдвойне. Обещаю исправиться. Какой-то фортель необходимо выкинуть. Выкидываю.
Сим же вечером попадаю на молодую бабёшку с пароксизмом наджелудочковой тахикардии и решаюсь испытать на ней мезатон. Вообще то все такие пароксизмы я с успехом лечу верапамилом за 5 минут (как и вы).И даже без всякого АТФ. И даже те, которые с WPW- я давно заметил, что они проходят после верапамила ещё быстрее (что, съели?). Но от меня требуют чего- то необычного. Вот и получите. Метод не нов и даже стар и очень плох, но с явной претензией на изощрённость, и я надеюсь, что начальство заметит мое рвение.
Вен нет. Делаю сам на кисти в какой-то капилляр. Поза у меня, сами понимаете, не эстетичная.
Фельдшерицу ставлю на давление. Начинаю помаленьку вводить мезатон и вижу, что щёки больной покраснели, потом покраснел лоб, склеры, уши и язык. Хорошо, не дует. Но вздулась височная артерия. Заёрзала. Не выйти бы из вены. Пора быть и эффекту.
Чую пульс- молотит сильнее прежнего.
— Алёна, говорю, меряй АД.
— Давления нету
А больная уже стонет и мечется и экзофтальмом начинает страдать, а АД должно быть уже под 250 и я ввёл уже 0,7 мезатона.
— Перемеряй! — ору.
— Нету.
— Давай ещё мезатон.
— Сколько давление? (после полутора кубов)
— Нет давления!
— Ой, мамочки,— это орёт больная — сейчас голова треснет!
— Потерпи, — говорю — усё будет хорошо!
А сам вижу, что хорошо не будет — похоже на какой-то анафилактический что ли шок.
И в правду тётенька сильно изменилась в виде — как Арнольд Шварцнеггер в фильме "Вспомнить всё". Башка уже как арбуз, но сине-красный и глазные яблоки с кулак. Чувствуется, что кричать хочет, но не может.
— Нет АД, шок Дмитрий Владимирович! — плачет Алёна.
Повезло тётке, что мезатона больше не было, а на адреналин я не решился. Да ещё я знал, что Алёна, мягко говоря, дура, да поздно вспомнил. Да и не бывает ЛАШ на мезатон. Бросил всё на х*й и кинулся перемерять АД сам. Оно обнаружилось легко. Совсем немного. Чуть больше 300/190.
Потом я сказал Алёне, что многому могу научить девушку, но учить её измерять АД противоестественно. Тем более фельдшера, да со стажем. Всплакнула она слегка. Мебель поправили. Закурил я. Тут и больная очухалась и выздоровела наконец, очень была рада, что жива осталась, счастью своему верить не хотела, такая радостная, была, когда нас провожала.
Вина моя. Я не объяснил Алёне суть методы, что АД будет подниматься, а не падать как при введении пентамина или новокаинамида. Она и слушала начиная со 130 и ниже в то время, как уже нижнее давление уже было под 200. Хотя, как фелшар, могла бы и догадаться в какую сторону мезатон действует.


Через 7 лет Алёна погибла прямо на работе во время аварии. Наш же скоровский РАФик её и убил. Отрыв главного бронха, разрыв печени и селезенки, переломы всех рёбер и позвоночника. Шансов не было. Умерла она в полном сознании на руках нашего доктора, который хотел потом сойти с ума.
Её памяти и посвящен этот рассказ. Предлагаю минуту помолчать.

Мои любимые ошибки - 4 Этюд в пельменных тонах

Эта история случилась в день медицинского работника, чтоб ему провалиться. Все равно нас давно уже никто не поздравляет, давно уже не крутят песню про людей в белых халатах, которые склонились над твоёй постелью. День мелиоратора народу явно интересней.
Приятным тёплым вечером, когда народ предавался дворовым настольным играм, приехал я на «внезапную парализацию». ОНМК оказалось повторным. Замечательно. Делать вообще ничего не надо. Совет, привет, чего-нибудь под кожу. Всем всё ясно, особенно родне, диагноз они сами придумали и очень обрадовались, что я согласился. В первый раз со старушкой было так же. Правда, хабитус новоявленных Боткиных заставил усомниться. Сильно уж рожи были карикатурными. Мужик без глаза, рожа кривая, жена его тоже какая-то косая, оба инвалиды детства. Оно конечно люди хорошие, и даже немного наивные, но негоже же мне, такому опытному «лечильщику», идти у первых встречных уродов на поводу. Взыграла, короче, во мне врачебная гордыня и выгнал я их вон.
Начинаю сначала, насупливаю брови и напрягаю мозг, проникая в тайны мироздания. Ничего от меня не скроется, наверное, ей налили лишнего. Старушка кувыркается на диване, похожая на пьяного Ваньку-встаньку. От натуги иногда синеет, надо бы её угомонить, а то лопнет. Взял и вкатил ей сибазон в вену. Ну кто же при ОНМК это делает? Так это же, чтоб повторного вызова не было. Слегка успокоилась, но щеками играет, парусит обеими сразу. Начинаю стандартный осмотр, а ля «светило медицины». Пробило меня в день медработника в Гиппократа проиграться. Сердце, лёгкие, печень и т.д. Правое лёгкое не дышит. Протираю глаза. Может, показалось? Всё равно, ни фига не слышу. Проверяю положение головы стетоскопа. На месте. Сердце же только что слушал. Тьфу. Трясу головой. Вот теперь всё нормально, дышит хорошо. Даже и порозовела! Вот ведь как интересно. Выходит чаще надо трясти головой. Может об стенку биться? Для массажа мозгов. Подводят меня органы чувств.
Вам не кажется, что я что-то увлёкся самокритикой? А мне показалось. И даже стало обидно. Я всё же ещё не в маразме, по крайней мере, хочется думать. Слушаю старушку вновь, перед этим тщательно поковырявшись в ухе ногтём. Нет дыхания справа. И рожа у неё опять слегка синюшная.
И так далее, полчаса до полного изнеможения. Припахал даже свою медсестру Нинку .И у неё такая же канетель. То она слышит, то не слышит. Нашел помощника. Дура-дурой, впрочем, обижаться не на кого, как обучил — то и получил. К тому же у нинкиного сына отит. Тьфу, заносит уже. У Нинки то самой с ушами всё нормально. Совсем загнался. Давай, Нинок, покурим.
Проводим военный совет. По давно заведённому обычаю спрашиваю у Нинки — чего она об этом думает. Ответ стандартный — а х*й его знает. Но становится немного легче. Я уже слегка «завёлся», предательски-обволакивающее очарование летнего вечера прошло, чувствую зацепочку, носом след ищу. Решаю допросить «дебилов». Нинка загоняет подозреваемых из подъезда. Попались голубчики. Может, вы её придушить хотели????? Говорите правду!!!!!
Ни в чем они не виноватые, выпили спиртику во дворе с соседями, приходим, она валяется. Ага. Пили. Негодяи. А бабушка умирай? Где валяется? Громко так ору, чтоб чертям тошно стало. На кухне лежала. Как она туда попала, она же парализованная? Но ест то хорошо, даже очень хорошо, просто обжирается, мы её, честно, кормить устали, по килограмму пельменей съедает за раз, такой аппетит хороший. Пойдём, посмотрим на «место происшествия». Теперь я уже буду Холмсом, а Нинка Ватсоном.
Картина на кухне была живописной. Везде валялись пельмени, везде, наверное, даже на потолке. У меня аж слюни потекли. Просто какой- то «пир на весь мир». Кухня, кухня, кто ж тебя так пельменями усеял? Старуха с ума сошла, что ли?
Тарелка на столе аккуратно перевёрнута. Табуретка валяется. Вот здесь, в центре, она и лежала без сознания, как раз в эпицентре пельмениевого взрыва. Бл**ский Тунгусский метеорит.
Как она, б***ь, не подавилась столько жрать? Это мы смеёмся с Нинкой. На всю подстанцию хватит! Уж на что родной коллектив вечно голодный.
Смотрю на Нинку. И чего ты ржёшь как лошадь?
Нинка смотрит на меня удивлённо, и в глазах её безмозглых чего-то такое происходит. Вдруг улыбается —озарило.
Допёрла? Смеётся. Конечно.
Зову «дебилов». Ору на них- вы чё сразу не поняли, что бабка пельменем подавилась?
Смотрят на меня, разинув рот, как на видение Девы Марии. Сейчас попросят меня ниспослать благодать и избавление от уродства, а я не смогу. Это я испугался своего диагностического бреда. Вообще пора сматываться, старушку захватим с собой, больница через дорогу.
Да уж. В терапии меня с моими фантазиями и мою пациентку с диагнозом «инородное тело (пельмень) правого главного бронха» подняли на смех и послали, сами знаете, куда. Всё, что мне удалось выцыганить для неё — это рентген лёгких, где ателектаза не было. Ни о каких там диагностических изысках с рентгенологами речи и не было, пьяный ор из их отделения был слышен на всю округу — святое дело в день медработника.
Итак, старушку мы всем двором затащили на носилках обратно домой на пятый этаж. Мне было слегка стыдно за то, что я её зря таскаю туда сюда, но кажется старушкины соседи этого не поняли. Назавтра пришел участковый врач, направил её обратно уже с пневмонией, вызвали бронхолога, достали пельмень, «стало лучше», говорят, она даже улыбалась. Но через неделю умерла. «Не вынесла душа поэта» таких приключений. Врачей стационара слегка отдрючили, но они обвинили меня в том, что я не настоял на своём диагнозе. Ну, чего я им мог сказать?

Мораль.
Верьте только своим чувствам, своим ощущениям, своим фантазиям, пусть даже самым нелепым, не верьте больше никому. Не бойтесь показаться смешными и глупыми. Пускай врачи стационара ржут как лошади. Там посмотрим. Вот на кой чёрт я ее обратно домой потащил? Думаете, дурак, и так тебе и надо. Признаюсь. Сильно я испугался своих диагностических фантазий. Я свой довольно средний IQ знаю, и просто подумал, что такие гениальные озарения бывают только у шизиков.

Послесловие.
История со старушкой всё никак не заканчивается, ибо тесен мир. Через три года лечил острый астматический бронхит у молодой женщины, предложил госпитализацию, и тут такое началось. Мамаша её как завыла — не отдам, угробят, это та-а-акая больниц и т.д. Выяснилось, что это дочь и внучка «пельмениевой» старушки. Насилу их угомонил. Ещё полчаса «отмывал» стационар, пел про сложности в диагностике, за «коллег» обидно.
А старушке спасибо, царство ей небесное. Опыт — штука дорогая. За деньги не покупается. Этот товар меняется только на кровь и на пот (в основном — на холодный) и на холодные же трупы.
Со старушкиной помощью ребёночка спасли, да и меня самого. Об этом дальше.




Мои любимые ошибки - 5
Трактат о пользе пьянства



А эта история совсем свежая. Было это в день Дурака, т.е. 1 апреля в прошлом, 2004 году. А накануне у нас был юбилей подстанции, 50 лет. Ну, чё? Скажете у вас каждый день такие юбилеи. Типа у нас тысяча подстанций и т.д.
Дело не в самом юбилее, а в банкете. А это было что- то. Предыдущий на 45 лет был круче, но и этот я вам скажу ого-го. Наши активисты спонсоров потрясли. Спонсоры постарались на славу. Столы ломились от закусок. Выпивон отменный.
Я пить не собирался, я был после суток, и назавтра мне было опять на работу. Но. Мало ли чего я собирался. Я же точно знал, что «накушаюсь». Законы жанра надо блюсти. Было весело. Поздравления. Речи. Тосты. Глава района доложил о развитии дорожной сети. Потом меня все поздравляли. Из скромности умолчу за что. Выпили на брудершафт с главным врачом, хрястнули рюмки об пол на счастье. Потом по стакану с начмедами. Дальше пошли ведущие специалисты. Хороших людей у нас много. Всем выразил уважение. Подстанция-то наша, а мы как бы в роли радушных хозяев. Положение обязывает.
Праздник удался на славу. В его разгар, несмотря на весну, повалил густой снег .Метель. Весеннюю грязищу сразу прикрыло. Красиво. Когда расходились, всё напоминало феерию. Наши дамы с шикарными причёсками и в вечерних платьях, облепленных снегом, в туфлях на шпильках пробирались через сугробы к машинам. Кого-то выносили на руках. Кому-то били морду невдалеке. Я же говорю, праздник удался.

Утром еду на работу. Вспоминаю, что когда меня везли домой, кидался в прохожих шоколадными конфетами и требовал продолжения банкета. Обычных угрызений совести нет, ибо понимаю, что до столетнего юбилея шансов дожить тоже нет. Разве в виде чучела в президиуме. На этом юбилее оторвался заранее. Чувствую — работать будет тяжеловато. Но Боженьку ни о чём не прошу. Как всегда, он сделает наоборот, и мы с ним об этом знаем. Ну и всё равно. Нам главное до работы добраться, после пары настоящих вызовов похмелюгу как рукой снимает.
Вот вы скажете вступление. Ни хрена себе, литературные загибоны. Лев Толстой и Теодор Драйзер в одном флаконе.
Не ругайтесь. Всё дело в том, что я, если бы я был не «после вчерашнего», пролетел бы в это дежурство как «фанера над Парижем» и на этом карьера моя бы и закончилась и слал бы вам письма из ещё более прекрасного далёка, чем сейчас. И только похмелье-то меня и спасло. А было это так.
Получаю срочнейший вызов «асфиксия, без сознания ребёнок 4 года». Педиатра нет. Еду быстро, но без мандража. Такие вызова обычно ерундовые. Диспетчерской верить — себя не уважать. Вызов рядом, добираюсь минут за 5. Всё в порядке. Ребёнок играет, почти розовый, весёлый. Я, поскольку не педиатр и детей должен бояться, отсаживаюсь в дальний угол. Белого халата нет, ребёнок не напрягается. Но знаю, что подходить то к нему не стоит, спокойствие хрупкое. Беру какую-то мохнатую игрушку, превращаюсь ещё в одного ребёнка, начинаю ля-ля с мамашей. Она рассказывает, как ребёнок грыз яблоко, поперхнулся и «почти потерял сознание», «аж глаза закатил». А потом откашлялся и всё стало «хорошо». Я с ней поохал, умилился её страху за ребёнка, как она «вся испугалась» и вообще пора отсюда валить потому, что по мамаше видно, что я ей уже не нужен. Обошлась она уже без меня. Ребёнок просто балдеет, что-то гугукает своё, машинку катает. Что, мало из нас кто попёрхивался? Ах, закатил глаза. Я сейчас от волнения их сам закачу. Давно завидую педиатрам, одна ерунда у них.
Но в кресле тепло и уютно. Оно глубокое, я в нём утонул, разомлел и вставать неохота. А ребёнка надо хотя бы формально осмотреть. А он сейчас орать начнёт. Я приподнялся, а он уже рот открыл, чтобы заорать. И тут я придумал наикрутейший компромисс. Я погружаюсь в кресло ещё глубже, а мамаше говорю — ты послушай его ухом и объясняю где.
Бабёшка оказалась не дура. И уши у неё оказались на месте. Послушамши, говорит чётко и категорично, как профессор на обходе — справа дыхание немного слабее.
Ну и всё. Я до киндера даже не дотронулся. Через полтора часа, после некоторых просто обязательных в таких случаях недоразумений, разборок, скандалов и матюгов, достали у пацана кусочек яблока из бронха. Написал я телегу на две детских больницы сразу про то, как меня там посылали на х*й, вспомнил «пельменевую старушку» добрым словом, научила она меня чему-то. Возблагодарил Господа Бога за то, что он придумал спиртные напитки, праздники скорой помощи и такое наказание для алкашей как похмелье.
Вот был бы я трезвый и ретивый как обычно, не пригрелся бы в креслице, полез бы ребёнка смотреть, разорался бы он и фиг бы я услышал такую ерунду, что справа дыхание ослаблено, а услышал бы только одни визги и писки. И «пролетел» бы я. И ребёнка бы угробил. И, навряд ли, я был бы сегодня вашим коллегой. И клевало бы мои белые косточки вороньё прямое и переносное. Всё таки есть Боженька на свете.

P.S. Да, ещё одна деталь — ребёнкин папа оказался адвокатом. Вот так.